Время первых
Первые МИ-2 прибыли к разрушенному энергоблоку 27 апреля, еще до эвакуации Припяти. К вечеру к ним присоединились почти 80 винтокрылых машин. В историю вошли уникальные кадры разрушенного реактора фотокора Игоря Костина, сделанные с вертолета. Уже к началу мая количество заходов над дымящим четвертым энергоблоком перевалило за тысячу. Пожарные потушили огонь вокруг реактора, но внутри горело еще 2,5 тысячи тонн графита. И эту ядерную печь нужно было охладить, а облученные экипажи постоянно заменять. Предстояла сложная работа, в Чернобыль направляли лучших пилотов, большинство из которых прошли Афганистан.
С вертолетов в реактор кидали мешки с речным песком и свинцом. Экипажи работали, лавируя между 150-метровой трубой четвертого блока. Сначала борттехники сбрасывали мешки вручную, но этот адский труд был малоэффективным. И только потом придумали использовать сшитые по краям парашюты, которые собирали по всем ближайшим десантным частям и цепляли к внешней подвеске вертолета. Такая методика увеличила количество сбрасываемого песка во много раз. В начале мая именно пилоты зафиксировали резкое увеличение радиационного фона у разрушенного реактора до запредельных отметок. Рассказывают, что тогда же с высоты заметили семью, которая сажала картошку неподалеку от станции.
Страшная трагедия произошла в октябре 1986 года, когда экипаж МИ-8 при обработке крыши реактора дезактивирующим раствором зацепился лопастями за трос подъемного крана. В тот день на площадке перед АЭС проходил митинг по случаю возведения первой стены саркофага. На тросах 160-метрового немецкого крана обычно вешали рельсу, но в этот день ее убрали, и ослепленные солнцем пилоты не заметили препятствия. Рухнувший вертолет сгорел за стеной машзала. Летчики, которые чудом выжили в Афганистане, погибли в Чернобыле. Ни одного сообщения об этой трагедии в советской печати тогда так и не появилось…
Стать летчиком Виктор Кашкевич мечтал с детства. Но летать на военных истребителях или гражданских лайнерах статному парню из села в Гродненской области помешал высокий рост. В военкомате отметили его хороший аттестат и посоветовали поступить в Саратовское высшее военное училище летчиков. В вертолетчики принимали ребят ростом до 185 сантиметров, но Виктор уговорил медкомиссию его принять.
Свой первый полет он совершил на МИ-2, потом еще два курса оттачивал летное мастерство на МИ-8. За отличную учебную и воинскую дисциплину молодого лейтенанта-выпускника назначили летчиком-инструктором, и еще несколько лет он обучал курсантов.
Виктор Кашкевич
День, когда на Чернобыльской АЭС взорвался реактор и в атмосферу выбросило около 190 тонн радиоактивных веществ, для большинства советских людей прошел незаметно. 26-летний Виктор Кашкевич провел ту теплую субботу с женой и четырехлетним сыном Костей. О происшествии под Киевом в 131-м учебном вертолетном полку узнали лишь 1 мая, когда на Украину отправили два первых экипажа.
– Сначала в Чернобыль улетели экипажи командира звена Анатолия Кудрявцева и Анатолия Алексеева, – вспоминает Виктор Станиславович. – Они вернулись 8 мая. По прилету ребят встречали представители КГБ и проводили с ними беседу. Последствия командировки не заставили ждать, и в течение года 32-летнего Анатолия Кудрявцева списали с летной работы по состоянию здоровья.
Вертолеты над зоной
Летом 1987 года с аэродрома Сокол вылетел в сторону ЧАЭС военный АН-26 с экипажами Виктора Кашкевича и капитана Виталия Спирина.
– Наши МИ-8 базировались на аэродроме Гончаровское в 70 километрах от ЧАЭС, – вспоминает он. – Мы выполняли задачи по пылеподавлению, возили милицейские патрули в Припять, доставляли стройматериалы для теперь уже бывшего вахтового поселка ликвидаторов Зеленый Мыс и нового города атомщиков – Славутич. Взлетали в шесть утра и не возвращались на свой аэродром раньше шести вечера. При первом облете местности меня поразило отсутствие живности. Если обычно нам приходится избегать столкновений с птицами, и с воздуха мы постоянно видим лис или кабанов, то здесь не было ни одного живого существа. В некоторых эвакуированных селах все еще сохло на веревках развешанное белье.
Виктор Кашкевич (третий слева) у своего МИ-8
Конечно, полностью уничтожить радиацию было невозможно, но ликвидаторы делали все для снижения ее уровня. Населенные пункты и их окрестности обрабатывали с вертолетов специальными химическими растворами, которые не позволяли пыли разлетаться дальше. Виктор Кашкевич вспоминает, что как-то жители пограничного с зоной села Черемошна пожаловались на головные боли.
Брошенные села. Кадр из фильма "Распад" (1990)
Крупный до аварии населенный пункт попал в зону западного радиоактивного следа. В первое время уровень загрязнения в селе превышал норму в десятки раз, поэтому большинство жителей уехали.
– Дозиметристы-разведчики установили, что фонило от соседнего леса, и прислали нас, – рассказывает Виктор Станиславович. – Мы подвешивали трехтонную емкость с раствором на внешнюю подвеску вертолета и распыляли ее над лесом. Так работали три дня.
Аллея "мертвых" сел в Чернобыле
Помимо грузов экипаж Виктора Кашкевича перевозил и высший командный состав Минобороны СССР и членов правительственной комиссии, в том числе единственного советского генерала, который провел в зоне в общей сложности более года и получил 250 бэр, – Виктора Масенко. Для сравнения: нижний уровень развития легкой степени лучевой болезни составляет 100 бэр. Генерал-лейтенант Масенко отвечал за войска с 11 военных округов, которые дезактивировали населенные пункты в ближайших к зоне ЧАЭС областях. Кстати, со своей солидной дозой Виктор Федорович дожил почти до 85 лет. С ним капитану Кашкевичу довелось летать и над 3-м и 4-м блоком станции.
– Маршрут над ЧАЭС прокладывали так, чтобы избежать прохода над бетонными плитами, где лежали осколки стержней, – объясняет Виктор Станиславович. – При входе в зону станции фон оставался настолько высоким, что мы снимали наши наушники, так как от них исходил страшный треск, а стрелки радиоприборов крутились, как сумасшедшие.
А вот знаменитый запредельно грязный и светившийся по ночам Рыжий лес с высоты птичьего полета показался саратовскому пилоту не просто огненно-багряным, но даже сиреневым.
Вертолет над Рыжим лесом
Для повышения оперативности в районе ЧАЭС оборудовали несколько вертолетных площадок под общим обозначением «Кубок». Сначала они находились в 500-800 метрах от аварийного реактора, но из-за растущего фона их перенесли подальше.
– Мы использовали Кубок-3, – рассказывает Виктор Станиславович. – Для посадки вертолета нужна площадка минимум 50 на 50 метров. В Припяти садились на стадион. Бывало, приземлялись и в «колодцы» – это небольшие поляны в лесу между соснами. Помню, как сели в селе в Гомельской области, куда эвакуировали жителей 30-километровой зоны. К вертолету сбежались и взрослые и дети и рассказывали, что их переселили в недостроенные дома. Летная работа часто мне снится, но Чернобыль редко.
Вне зоны
В конце рабочего дня вертолеты проходили дезактивацию на аэродроме Малейки. Спустя годы в этом белорусском селе долго стояли фонящие МИ-6 и совсем новые МИ-26, пока их не разобрали на запчасти местные жители.
– Дозиметры мы носили скорее для морального успокоения, – вспоминает Кашкевич. – Вся наша защита – это респираторы-лепестки из нескольких слоев марли, пропитанной спецраствором. Как-то к нам приезжали сотрудники Ленинградской военной медицинской академии и вешали специальную таблетку на клапан кармана для измерений, но результатов нам не озвучили. Поэтому мы не знаем, какую дозу получили. Первым недомогание почувствовал мой правый летчик – светлокожий блондин. Люди такого типа более уязвимы к облучению. Напарник жаловался на металлический привкус во рту, першение в горле и головные боли. К концу командировки эти симптомы испытывали мы все.
Кладбище зараженной техники в конце 80-х годов (кадр из фильма "Распад", 1990)
В Чернобыле Виктор Кашкевич провел два месяца. После службы в зоне ЧАЭС всех пилотов отправляли на ВЛК. Чтобы остаться в авиации, они скрывали полученные дозы или убавляли рентгены. Многие из тех первых, кто засыпал реактор, тогда не знали, что их смерть просто отсрочена. Уменьшил свои рентгены и Виктор Станиславович. В итоге его карьера сложилась удачно. Он прошел путь от летчика-инструктора до заместителя командира полка по летной подготовке с общим налетом 3684 часа. После увольнения из ВС работал заместителем директора Саратовского музея боевой и трудовой славы и был одним из участников установки памятника ликвидаторам радиационных аварий к 25-летию строительства саркофага в парке Победы.
Виктор Кашкевич (второй слева) с ликвидаторами катастрофы на ЧАЭС
Сейчас Виктор Кашкевич пенсионер. Его сын тоже стал военным, но летной службе предпочел тыловую и уже дослужился до полковника. Свободное время Виктор Станиславович проводит с внуками.
Не авария, а катастрофа
Сегодня в живых осталось лишь около трети военных летчиков – чернобыльцев. Особенно досталось пилотам и борттехникам первых экипажей, больше всех хлебнувших радиоактивной пыли. Кому-то становилось плохо сразу, кому-то через несколько лет, но в итоге у всех диагностировали онкологические заболевания. Но бюрократическая машина не любит признавать свои ошибки и не все заболевания ликвидаторов связывает с Чернобылем.
У самого Виктора Кашкевича через два года после зоны в 29 лет выявили гипертонию, а в 44 года списали с летной службы с длинным списком диагнозов.
– Теперь мы все каждый год встречаемся в клинике профпатологии и гематологии при СГМУ, это наша больница, – шутит Виктор Станиславович.
Подполковник не любит кино о Чернобыле и предпочитает кадры документальной хроники, которые, по его словам, все реже показывают на ТВ. Негативно ветеран-чернобылец относится к экскурсиям в Припять и сталкерам.
– Период полураспада отдельных радиоактивных веществ превышает 100 лет. Здравомыслящий человек просто так в зону не пойдет. Это безбашенные ребятишки, все начнет вылезать позже, – говорит он.
А еще Виктору Станиславовичу не нравится, когда чернобыльцев называют «ликвидаторами аварии» или не верят в искренность и самоотверженность их службы.
– Это несправедливо, так как мы все: и пожарные, и шахтеры – ликвидаторы самой масштабной катастрофы в XX веке, которая унесла сотни жизней, – подчеркивает он. – Мы шли в Чернобыль не за большими деньгами, а во благо Родины. Половина нашего полка прошла Афганистан, но ни один не отказался от командировки в Чернобыль. Нам ставили задачи, и мы их выполняли!
